Южный Урал, № 10 - Константин Бурцев

«Эх, Манька, Манька! — с сожалением думала Рая. — Низкое у тебя мнение о людях».

Вспомнилось, как она, демобилизовавшись из армии, в первый раз пришла в цех шасси. Одета она была в гражданское и одета нарядно потому, что давно ждала минуты, когда сможет снять военный костюм и быть в простом женском платье. Ждала и, конечно, готовилась к этой минуте.

Как теперь помнит: помощник начальника цеха удивленно приподнял брови, когда к нему заявилась этакая разнаряженная девица и сообщила о своем желании работать в цехе. Обычно такие девушки застревали в отделах заводоуправления.

Пошли к начальнику цеха. Рая подождала в приемной, потом ее пригласили в кабинет и предложили работать секретарем начальника цеха.

От неожиданности Рая рассмеялась:

— Что вы, товарищи! Нет, не устраивает!..

Начальник цеха и его помощник недоверчиво посмотрели на нее — на изящную фетровую шляпку, на орденскую колодку на лацкане жакета. Их взгляд, казалось, говорил: ну, начинается ломание! Будет проситься в плановики, в чертежницы…

— А куда бы вы хотели? — спросил помощник.

— На простую работу. К станку.

— Что ж, тогда так и порешим — вы идете на станок, — сказал начальник цеха.

Раю поставили станочницей на линию обработки вала. И никогда-никогда еще она не жалела о том, что попросилась в цех.

Наступил вечер, солнце закатилось, но серая земля сквера попрежнему была усеяна рябыми золотистыми квадратиками — сквозь тополя пробивался свет уличных фонарей. С криком к смехом мимо пробежали дети, и кто-то из них наступил на коробку «Казбек». Она уже больше не хлопала крышкой. Рая Степанюк сидела на скамейке и-размышляла над случившимся. Она решила еще раз переговорить с Маней.

Был двенадцатый час ночи, когда Рая вернулась домой. Она немного успокоилась и уснула крепко.

Утром дела пошли совсем не так, как предполагала Степанюк.

Часов в десять пришла рассыльная и позвала Маню к начальнику цеха… Что-то дрогнуло в ее лице. Нахмурилась, вытерла руки обтиркой, проходя мимо Раи, глянула на нее исподлобья, зло проронила два слова:

— Натрепалась, успела!

Рая недоумевала: что это значит? Она еще ни с кем ни о чем не разговаривала.

— В чем дело, Кокшарова? Зачем ее вызвали? — спросила она работавшую недалеко станочницу.

— Я думаю, что это Вася Антонов действует. Мы вчера у него были.

Оказалось, что вчера после работы Рая Кокшарова и Зоя Сагадаева зашли в цеховое комсомольское бюро к секретарю Васе Антонову и рассказали ему обо всем, что произошло днем на линии. Антонов обещал поговорить с секретарем партийного бюро Школьниковым. Потом дело дошло до начальника цеха Гончарова.

— Ну, зачем только вы это сделали, девочки. Я же не просила вас заступаться…

— А мы не за тебя заступались, Раиса Васильевна. Мы за участок заступались, чтобы склоки у нас не было, — сказала Кокшарова.

Через час Маня вернулась на участок. Она была бледна, губы плотно сжаты, глаза блуждали и, кажется, никого не видела. Мрачная, кривая усмешка, с которой она взглянула на Раю, не предвещала ничего хорошего.

Кокшарова нашла заделье, подошла к Мане, попробовала заговорить, но та ответила грубо, и Кокшарова только пожала плечами:

— Ну, характер!

Степанюк поняла, что ее план образумить Маню невыполним.

Целую неделю Маня показывала свой «характер». Она даже говорить перестала по-человечески: на вопросы отвечала отрывисто, а если кто пытался разговориться, она попросту отворачивалась. Работала небрежно, вяло.

Раю Степанюк она больше не оскорбляла: видимо, начальнику цеха она дала обещание не повторять больше таких стычек, какая произошла на днях.

За резцами она попрежнему не следила: они часто горели, ломались, выходили из строя. Маня останавливала станок и кричала во весь голос:

— Эй, наладчица! Ступай-ка сюда! Резцы затупились — сходи, смени!

— Какое там затупились! Сожгла ведь! — возражала Рая.

— Ну, вот еще — сожгла! Получше затачивать надо, а не на станочников валить… Привыкли!

Станок у нее разлаживался поминутно. Она опять звала наладчицу, хотя все знали, что она умеет сама делать подналадку и делала ее раньше. Но теперь она «принципиально» не желала налаживать станок.

Если Рая, занятая другими станками, не могла сразу же подойти к Мане, та начинала работать на разлаженном станке, загоняла валы в брак.

Положение становилось нетерпимым, а Рая не решалась идти к руководителям цеха. Девушки-станочницы посматривали на нее недовольно, осуждающе: она не слушалась их советов, не принимала решительных мер.

«Завтра пойду!» — как-то сказала она себе твердо.

Назавтра ее вызвал к себе сам начальник цеха Гончаров. В его кабинете уже сидели секретарь партийного бюро Школьников и секретарь комсомольской организации Антонов. Они встретили Раю такими вопросительно-испытующими взглядами, что она поняла: «Да, будут говорить об этом самом… Ну и хорошо — скорее все кончится!»

— Здравствуйте, товарищи! Меня вызывали?

— Да вот, что-то ты перестала заходить — решили вызвать. Видимо, на линии дела обстоят блестяще? — ответил Гончаров.

— Блестяще? Нет, не блестяще!

— Да? А в чем дело?

— Не могу поладить с одной станочницей…

Она замолчала, закусила губу и отвернулась. Внезапно ей стало так обидно, что она почувствовала, как щекочущий клубок подкатывается к горлу, а глаза застилает пелена слез.

— Ну, ну! — пробормотал Гончаров. — Надо поспокойнее…

Школьников ласково закивал ей:

— Не волнуйся, Рая! Все обойдется…

— Измучилась она за неделю, — сочувственно сказал Антонов.

Они подождали несколько минут, пока Рая справилась с волнением, потом она рассказала им, из-за чего все это началось, как ведет себя Маня на производстве.

Гончаров слушал и беспокойно постукивал пальцами по столу. Наконец, он не выдержал, резко встал и заходил по комнате, сердито косясь на Раю:

— Ну, а ты что? Молчала? Терпела?

— Я думала — пройдет. Это у нее от зависти, — вздохнула Рая.

— Думала, думала! А сколько валов в брак ушло — знаешь? — он показал Рае рапортичку. — Вот, смотри: за одну неделю растеряли все, чего достигли за полгода. Не-ет, тут надо действовать решительно и быстро!

Он порывисто нажал кнопку звонка и приказал секретарю вызвать с линии Маню.

Тихо стало в кабинете. За стеной глухо рокотал корпус. Порой все предметы в комнате начинали вздрагивать от упругих,, приходящих как бы из-под земли, толчков, — то вступали в действие прессы холодноштампового цеха. В такт толчкам вздрагивали и дребезжали стекла в окнах.

Гончаров ногой подвинул кресло к столу, сел и стремительно, завертел в пальцах мимоходом подхваченную ручку.

— Чорт его знает, что такое! — с досадой проговорил он. — Тащили, тащили линию в передовые, и вдруг из-за какой-то взбалмошной бабы все идет насмарку.

— Будет тебе! Спокойнее надо! — прервал его Школьников и повернулся к Рае: — Вчера ночью из Дворца звонил Сагалов, устроил мне выговор из-за тебя…

— Из-за меня? — удивилась Рая.

— Да. Не отпускаем мы тебя на репетиции… Что случилось? Почему ты не ходишь?

— Ох, товарищ Школьников, сами ж видите — не до того было!

— Ну, это не оправдание…

В это время вошла Маня. Она остановилась у порога, вытирая руки обтиркой, потом сунула ее в карман.

— Подойдите ближе! Садитесь! — приказал Гончаров.

— Спасибочко! — поблагодарила Маня, осторожно присела на краешек стула, поправила косынку и выжидательно посмотрела на Гончарова.

— Как же это так получается, а? — сурово спросил тот.

— Что такое, Алексей Васильевич? — Маня изумленно вскинула брови.

— Вы отлично знаете, о чем я говорю! — нетерпеливо поморщился Гончаров.

— Не понимаю, Алексей Васильевич! Честное слово, в толк не возьму, о чем это вы…

— Ну, так я вам поясню! — Гончаров четко и раздельно произнес. — Мы с вами прошлый раз договаривались, что вы измените поведение на производстве. Вы продолжаете безобразничать, чем это объяснить?

— Что вы, Алексей Васильевич! Да разве я позволю начальства ослушаться? Словечко плохого я ей не сказала, хоть у самой спросите. Не соврет, так правду скажет…

Она продолжала разглагольствовать, с усмешкой посматривая на всех, кто был в кабинете. Трусить было нечего: она и, в самом деле, не грубила больше Степанюк и все, что полагалось ей выполнять, как станочнице, — выполняла…

— Терпеть не могу болтовни. Ну, а это что? — Он потряс рапортичкой. — Не твоих рук дело? Полтораста валов на твоей операции!

Маня облизнула пересохшие губы.

— Разобраться надо, Алексей Васильевич… Опять же причина какая… Ежели, к примеру, станок мой разладился, а наладчица губы надула и не желает ко мне подойти, потому как она на меня обозленная…